Давно мне эта тема глаза мозолит))) вот решилась отписаться.
Правда, мои наблюдения имеют скорее сторонний характер, на своей шкуре не опробованный. К сожалению, мне это не дано.
Дед копается в лаборатории. Что-то не получается, он раздраженно звенит склянками, стучит ножом, фыркает что-то себе под нос. Я сижу в углу как мышь под веником, перетираю в ступке золотарник. Тихо заходит бабушка, молча останавливается у двери. Дед весь в работе, ничего не видит и не слышит. Бабушка подходит к деду, мягким, почти робким жестом опускает руку ему на плечо и замирает. Он касается щекой её руки, поднимает глаза и замирает тоже. Мягкая улыбка и бабушка уходит. Вздох и дед опять весь в работе.
Десятилетним ребенком стою в комнате перед портретом прапрадеда. Именно он, передо мной, был таким же. Именно его именем до сей поры пугают детей в его старых деревнях. Стою, всматриваюсь в жесткие, будто вырубленные черты, стальные жестокие глаза, впитываю в себя злой излом губ… пытаюсь понять – где, в чем он ошибся, что стал этим… Сзади подходит рара, кладет руки на плечи, долго молчит… - Он не совладал со своим зверем-в-душе. Ты - не монстр, ты - сможешь. Ночью опять стою перед портретом. И нарисованные глаза смягчаются, чувствую прапрадедову руку на своей голове – будь сильной, девочка. Ты – сможешь. Шестнадцатилетней вновь стою перед портретом. Внутри все сжимается в тугую спираль от боли. Я не умею любить, не могу смеяться и плакать… не понимаю, как это – дружить? Зачем? Я не зла и не добра, я никакая. Пустая оболочка человека. Бесчувственная. Все эти годы я пытала себя, старалась научиться чувствовать. Не смогла. Нечем. И все мои реакции это только мои представления о том, как должен чувствовать человек. Все ложь. А внутри пустота и боль. И теперь я не понимаю – зачем мне вообще жить? Я уже мертва, как оживший мертвец брожу между людей и нигде мне нет места. Зачем я здесь? Такая? Тихо подходит бабушка – просто будь человеком, котенок. Понимаешь? Мало людей на свете, очень мало. Сияние её любви окутывает меня и боль отпускает.
Дядя Степан (муж моей двоюродной бабушки) напился пьян и ночью, пробираясь от соседа, побил стекла на парниках и переломал помидоры. Утром вышла прабабушка, посмотрела на все это безобразие: - Степа, ты ж по моей душе прошелся… - и ушла. Больше за день она из подвала (там травы и припасы всякие) не выходила. Дядя, с бодуна, с горящей головой, на коленях правил парники. Вечером она сидела на крыльце в креслах, дядя Степан сидел в ногах, положив голову ей на колени и бабушка молча сидела на скамейке рядом.
У дяди Виктора (муж сестры моей маман) в лаборатории что-то рвануло и его накрыло откатом. Изжелта-бледное лицо, бескровные губы, темные провалы глаз. Тетушка сидит на полу, уткнувшись лицом в бессильно свесившуюся с постели руку. У стены, сцепившись бледными пальцами, молчаливыми привидениями застыли двоюродные братья. Я лажу капельницу, дед прокачивает меридианы. Наконец глаза дяди открываются, обводят комнату, взгляд останавливается на тетушке, прикипает к лицу и беззвучный выдох – Лена…
Скоро Рождество. С четырех утра ношусь как заведенная – собирается вся семья, дел немеряно – вчера открыли старый дом и надо все проветрить, перетрясти и уладить. Младшие носятся по двору, чистят снег и украшают крыльцо, в гостиной на первом этаже нового дома мужская половина собирает елку, пытаясь не вышибить окна и все же установить её. С кухни несутся сногсшибательные запахи – там со вчерашнего вечера жарят, парят, варят и строгают. На втором этаже настраивают рояль и туда надо отнести завтрак мастеру. Мечусь от прачки к кухне и от спален к гардеробным. Поскальзываюсь на выпавшем куске мыла и падаю. Сижу и молча глотаю злые бессильные слезы – ногу потянула, люди приедут, а у меня конь не валялся. Дальний коридор, орать бесполезно, в суматохе найдут если к вечеру. Заходит двоюродный братанич (племянник по двоюродному брату), молча опускается на колени, ощупывает ногу, накрывает ладонями. Силы не хватает, но он старается. В вихре развевающихся юбок влетает его невеста, мигом оценивает ситуацию и плюхается рядом. Горячие ладони поверх братаничевых, волна жара и боль уходит. В четыре руки поднимают меня, отряхивают, собирают рассыпавшееся постельное и шлепком под зад выпроваживают. У двери оглядываюсь. Они стоят рядом и молча смотрят друг на друга, едва касаясь рук кончиками пальцев.
Умерла бабушка. Трое суток мы с двоюродными братьями читали псалтирь, сегодня днем похороны. Молчаливая черная лента родичей, тихий напев «Со святыми упокой» каменные лица мужчин. Взвизгивает рыданием соседка, резкая пощечина деда – не смей, - и опять тишина. Закрыли могилу, засыпали хвоей, уходим к автобусам. На повороте оборачиваюсь. Дед медленно опускается на колени, касается лбом свежей могилы и так застывает. Порываюсь вернуться. Рука отца на моем плече – пойдем, нельзя.
В нашем роду за девять поколений не рождалось детей без способностей, вот и думайте – нужна магу любовь, али как?..